Неточные совпадения
Дорогой, в вагоне, он разговаривал с соседями о политике, о новых железных дорогах, и, так же как в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то; но когда он вышел на своей станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана, когда увидал в неярком свете, падающем из окон станции, свои ковровые сани, своих
лошадей с подвязанными
хвостами, в сбруе с кольцами и мохрами, когда кучер Игнат, еще в то время как укладывались, рассказал ему деревенские новости, о приходе рядчика и о том, что отелилась Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется, и стыд и недовольство собой проходят.
Одна из
лошадей, сытый бурый третьяк, увидав собаку, шарахнулся и, подняв
хвост, фыркнул.
Несмотря на светлый цвет его волос, усы его и брови были черные — признак породы в человеке, так, как черная грива и черный
хвост у белой
лошади.
Казалось, гость был для нее в диковинку, потому что она обсмотрела не только его, но и Селифана, и
лошадей, начиная с
хвоста и до морды.
Две борзые собаки, напряженно загнув
хвост серпом и высоко поднимая ноги, грациозно перепрыгивали по высокому жнивью, за ногами
лошади...
Почтовые, разномастные, разбитые
лошади стояли у решетки и отмахивались от мух
хвостами.
Турка подъехал к острову, остановился, внимательно выслушал от папа подробное наставление, как равняться и куда выходить (впрочем, он никогда не соображался с этим наставлением, а делал по-своему), разомкнул собак, не спеша второчил смычки, сел на
лошадь и, посвистывая, скрылся за молодыми березками. Разомкнутые гончие прежде всего маханиями
хвостов выразили свое удовольствие, встряхнулись, оправились и потом уже маленькой рысцой, принюхиваясь и махая
хвостами, побежали в разные стороны.
Самгин присоединился к толпе рабочих, пошел в
хвосте ее куда-то влево и скоро увидал приземистое здание Биржи, а около нее и у моста кучки солдат,
лошадей. Рабочие остановились, заспорили: будут стрелять или нет?
Илья Ильич завел даже пару
лошадей, но, из свойственной ему осторожности, таких, что они только после третьего кнута трогались от крыльца, а при первом и втором ударе одна
лошадь пошатнется и ступит в сторону, потом вторая
лошадь пошатнется и ступит в сторону, потом уже, вытянув напряженно шею, спину и
хвост, двинутся они разом и побегут, кивая головами. На них возили Ваню на ту сторону Невы, в гимназию, да хозяйка ездила за разными покупками.
Никто не чувствует себя человеком за этим делом, и никто не вкладывает в свой труд человеческого, сознательного уменья, а все везет свой воз, как
лошадь, отмахиваясь
хвостом от какого-нибудь кнута.
Ворота заперты, вывести нельзя; они вздумали перетащить ее через забор: передние ноги уже были за забором; воры усердно тащили за
хвост и другую половину
лошади.
Кучера заплетали
лошадям своим
хвосты, мочили гривы и давали почтительные советы господам.
Легкая пыль желтым столбом поднимается и несется по дороге; далеко разносится дружный топот,
лошади бегут, навострив уши, впереди всех, задравши
хвост и беспрестанно меняя ногу, скачет какой-нибудь рыжий космач, с репейниками в спутанной гриве.
Наконец мы, однако, сошлись с ним на двадцати рублях. Он отправился за
лошадьми и чрез час привел их целых пять на выбор.
Лошади оказались порядочные, хотя гривы и
хвосты у них были спутанные и животы — большие, растянутые, как барабан. С Филофеем пришло двое его братьев, нисколько на него не похожих. Маленькие, черноглазые, востроносые, они, точно, производили впечатление ребят «шустрых», говорили много и скоро — «лопотали», как выразился Ермолай, но старшому покорялись.
В улицах, образованных телегами, толпились люди всякого звания, возраста и вида: барышники, в синих кафтанах и высоких шапках, лукаво высматривали и выжидали покупщиков; лупоглазые, кудрявые цыгане метались взад и вперед, как угорелые, глядели
лошадям в зубы, поднимали им ноги и
хвосты, кричали, бранились, служили посредниками, метали жребий или увивались около какого-нибудь ремонтера в фуражке и военной шинели с бобром.
Кучер слезает,
лошади фыркают, пристяжные оглядываются, коренная помахивает
хвостом и прислоняет голову к дуге… со скрипом отворяется воротище.
Собаки с преувеличенной быстротой вертели
хвостами в ожидании овсянки;
лошади топали и ржали под навесом…
Немного пониже крестьянская
лошадь стояла в реке по колени и лениво обмахивалась мокрым
хвостом; изредка под нависшим кустом всплывала большая рыба, пускала пузыри и тихо погружалась на дно, оставив за собою легкую зыбь.
Мы вошли в конюшню. Несколько белых шавок поднялось с сена и подбежало к нам, виляя
хвостами; длиннобородый и старый козел с неудовольствием отошел в сторону; три конюха, в крепких, но засаленных тулупах, молча нам поклонились. Направо и налево, в искусственно возвышенных стойлах, стояло около тридцати
лошадей, выхоленных и вычищенных на славу. По перекладинам перелетывали и ворковали голуби.
Лошадь задрала морду, подняла
хвост и бросилась боком в кусты; он за ней на одной ноге вприпрыжку, однако наконец-таки попал в седло; как исступленный, завертел нагайкой, затрубил в рог и поскакал.
Кузя, наездник, мастер своего дела, проехал раза три мимо нас по улице. Хорошо бежит
лошадь, не сбивается, задом не подбрасывает, ногу выносит свободно,
хвост отделяет и «держит», редкомах.
Каждый день, бывало, новую затею придумывал: то из лопуха суп варил, то
лошадям хвосты стриг на картузы дворовым людям, то лен собирался крапивой заменить, свиней кормить грибами…
Около господской усадьбы, стоявшей к улице задом, происходило, что обыкновенно происходит около господских усадеб: девки в полинялых ситцевых платьях шныряли взад и вперед; дворовые люди брели по грязи, останавливались и задумчиво чесали свои спины; привязанная
лошадь десятского лениво махала
хвостом и, высоко задравши морду, глодала забор; курицы кудахтали; чахоточные индейки беспрестанно перекликивались.
Она понижалась все больше и больше, тарантас вырастал из нее, — вот уже показались колеса и конские
хвосты, и вот, вздымая сильные и крупные брызги, алмазными — нет, не алмазными — сапфирными снопами разлетавшиеся в матовом блеске луны, весело и дружно выхватили нас
лошади на песчаный берег и пошли по дороге в гору, вперебивку переступая глянцевитыми мокрыми ногами.
Утром я проснулся от говора людей. Было 5 часов. По фырканью коней, по тому шуму, который они издавали, обмахиваясь
хвостами, и по ругани казаков я догадался, что гнуса много. Я поспешно оделся и вылез из комарника. Интересная картина представилась моим глазам. Над всем нашим биваком кружились несметные тучи мошки. Несчастные
лошади, уткнув морды в самые дымокуры, обмахивались
хвостами, трясли головами.
Все тело их было покрыто каплями крови — в особенности круп, губы, шея и холка, то есть такие места, которые
лошадь не может достать ни
хвостом, ни зубами.
Ниже росли кусты и деревья, берег становился обрывистым и был завален буреломом. Через 10 минут его
лошадь достала до дна ногами. Из воды появились ее плечи, затем спина, круп и ноги. С гривы и
хвоста вода текла ручьями. Казак тотчас же влез на коня и верхом выехал на берег.
6 июня мы распрощались с Кокшаровкой. Наши
лошади отдохнули и теперь шли гораздо бодрее, несмотря на то что слепней и мошек было так же много, как и вчера. Особенно трудно было идти задним. Главная масса мошкары держится в
хвосте отряда. В таких случаях рекомендуется по очереди менять местами людей и
лошадей.
Но в эту ночь, как нарочно, загорелись пустые сараи, принадлежавшие откупщикам и находившиеся за самым Машковцевым домом. Полицмейстер и полицейские действовали отлично; чтоб спасти дом Машковцева, они даже разобрали стену конюшни и вывели, не опаливши ни гривы, ни
хвоста, спорную
лошадь. Через два часа полицмейстер, парадируя на белом жеребце, ехал получать благодарность особы за примерное потушение пожара. После этого никто не сомневался в том, что полицмейстер все может сделать.
Некоторые с лаем кидались под ноги
лошадям, другие бежали сзади, заметив, что ось вымазана салом; один, стоя возле кухни и накрыв лапою кость, заливался во все горло; другой лаял издали и бегал взад и вперед, помахивая
хвостом и как бы приговаривая: «Посмотрите, люди крещеные, какой я прекрасный молодой человек!» Мальчишки в запачканных рубашках бежали глядеть.
С той поры он возненавидел Балашова и все мечтал объехать его во что бы то ни стало. Шли сезоны, а он все приходил в
хвосте или совсем последним. Каждый раз брал билет на себя в тотализаторе — и это иногда был единственный билет на его
лошадь. Публика при выезде его на старт смеялась, а во время бега, намекая на профессию хозяина, кричала...
Почтенные рабочие
лошади тоже относятся к шумной суете совершенно серьезно: Банькевич только стрижет ухом, кобыла едва шевелит
хвостом, и только юный жеребчик, к удовольствию толпы, становился поперек, высоко лягался и распускал
хвост трубой.
Пищик. Я полнокровный, со мной уже два раза удар был, танцевать трудно, но, как говорится, попал в стаю, лай не лай, а
хвостом виляй. Здоровье-то у меня лошадиное. Мой покойный родитель, шутник, царство небесное, насчет нашего происхождения говорил так, будто древний род наш Симеоновых-Пищиков происходит будто бы от той самой
лошади, которую Калигула посадил в сенате… (Садится.) Но вот беда: денег нет! Голодная собака верует только в мясо… (Храпит и тотчас же просыпается.) Так и я… могу только про деньги…
Мало этого: по нескольку раз в день бегали они в сарай к моим охотничьим дрожкам, в конюшню к
лошадям и кучеру, всех обнюхивая с печальным визгом и в то же время вертя
хвостом в знак ласки.
С деревенского выгона, отчаянно вскидывая спутанными передними ногами, прыгали крестьянские
лошади, отмахиваясь головами и
хвостами от наседавших на них мух, оводов и слепней.
Бедные
лошади, искусанные в кровь, беспрестанно трясли головами и гривами, обмахивались
хвостами и били копытами в землю, приводя в сотрясенье все свое тело, чтобы сколько-нибудь отогнать своих мучителей.
Егеря и лесообъездчики уже спешились и, выстроившись в две шеренги, с вытянутыми лицами ожидали дальнейших приказаний.
Лошади фыркали и отмахивались
хвостами от овода, собаки обнюхивали траву и сильно натягивали своры. Устроился импровизированный охотничий привал, хотя огня и не раскладывали из опасения испугать дичь.
Набоб слушал молча и наблюдал за движением ушей своей
лошади, которая чутко прислушивалась к каждому шороху, вздрагивала и напряженно взмахивала своим куцым энглизированным
хвостом.
Там — по зеленой пустыне — коричневой тенью летало какое-то быстрое пятно. В руках у меня бинокль, механически поднес его к глазам: по грудь в траве, взвеяв
хвостом, скакал табун коричневых
лошадей, а на спинах у них — те, караковые, белые, вороные…
Его шашка отчаянно билась о ребра
лошади, а белая худая
лошадь, вся усыпанная от старости гречкой и с бельмом на правом глазу, судорожно вертела коротким
хвостом и издавала в такт своему безобразному галопу резкие, отрывистые, как выстрелы, звуки.
По шоссе медленно ехал верхом офицер в белых перчатках и в адъютантском мундире. Под ним была высокая длинная
лошадь золотистой масти с коротким, по-английски,
хвостом. Она горячилась, нетерпеливо мотала крутой, собранной мундштуком шеей и часто перебирала тонкими ногами.
С первого взгляда надо глядеть умно на голову и потом всю
лошадь окидывать до
хвоста, а не латошить, как офицеры делают.
Коренная беспрестанно поднимала и трясла голову. Колокольчик издавал всякий раз при этом резкий звук, напоминавший о разлуке, а пристяжные стояли задумчиво, опустив головы, как будто понимая всю прелесть предстоящего им путешествия, и изредка обмахивались
хвостами или протягивали нижнюю губу к коренной
лошади. Наконец настала роковая минута. Помолились еще.
Коровы понурили головы;
лошади обмахивались
хвостами, раздували ноздри и фыркали, встряхивая гривой.
Они осмотрели нового коня, проджигитовали по двору. Копь действительно был необыкновенно хорош: гнедой, широкий и длинный мерин с глянцевитою шерстью, пушистым
хвостом и нежною, тонкою, породистою гривой и холкой. Он был сыт так, что на спине его только спать ложись, как выразился Лукашка. Копыты, глаз, оскал, — всё это было изящно и резко выражено, как бывает только у
лошадей самой чистой крови. Оленин не мог не любоваться конем. Он еще не встречал на Кавказе такого красавца.
Серая в яблоках громадная
лошадь, с невероятно выгнутой шеей и с
хвостом трубкой, торжественно подкатила Шабалина, который сидел на дрожках настоящим чертом: в мохнатом дипломате, в какой-то шапочке, сдвинутой на затылок, и с семидесятирублевым зонтиком в руках. Скуластое, красное лицо Вукола Логиныча, с узкими хитрыми глазами и с мясистым носом, все лоснилось от жира, а когда он улыбнулся, из-за толстых губ показались два ряда гнилых зубов.
Надобно выдернуть волосы из
хвоста белой [Приготовляются лесы и из черных волос, но очевидно, что прозрачность белых волос, сливаясь с водою, делает лесу неприметною для рыбы, следовательно лучшею.]
лошади; выбрать самые длинные, ровные, белые и прозрачные и сучить или вить из них лесы какой угодно толщины: от двух, четырех, шести и до двадцати волос.
Вдруг невдалеке, по дороге, идущей вдоль сада, показался Михайло Михайлыч на своих беговых дрожках. Перед
лошадью его бежали две огромные дворные собаки: одна желтая, другая серая; он недавно завел их. Они беспрестанно грызлись и жили в неразлучной дружбе. Им навстречу вышла из ворот старая шавка, раскрыла рот, как бы собираясь залаять, а кончила тем, что зевнула и отправилась назад, дружелюбно повиливая
хвостом.
Сколько раз переходил я от раздражительности ребенка к тупой бесчувственности
лошади, которая уже и
хвостом не дрыгает, когда ее сечет кнут…